— Господи, что с ней? — ахнула брюнетка и тут же подошла к нам, я аккуратно опустил Олесю на кровать.

— Там кровь на унитазе, — прохрипел я.

— Возьмите. — Брюнетка всунула бабульке в руки ребенка. — Телефон, — она посмотрела на меня и приблизилась к Олесе, — нужно звонить в скорую. Да чего вы стоите! — взвизгнула она и, присев рядом, зачем-то подняла подол серой футболки, в которой была Олеся. Моей футболки. Леся ее так и не сняла. 

— Фух, тут нет крови. Леся, Лесечка. — Она слегка прихлопнула ее по щеке, а я провел по волосам и почувствовал ладонью что-то мокрое, выпутал руку из кучерявых волос и увидел на пальцах кровь.

Брюнетка всхлипнула и тут же вцепилась в мою руку.

— Телефон, скорая.

— Я уже вызвал, — коротко ответил, и, словно в подтверждение моим словам, в этот самый момент в коридоре появились медики.

Специалист отправил второго за носилками и быстро осмотрел Олесю.

— Возможно, сотрясение, более точно уже будут выяснять в стационаре. 

Врачи все делали на удивление быстро, переложили Лесю на носилки и понесли на улицу. Меня, естественно, не пустили ехать с ними, лишь сказали, куда отвезут Олесю. 

— В восемнадцать недель это спорно, можно было отвезти ее и в гинекологию, но так как у вас есть договоренность и ее точно примет Елизавета Максимовна в отделении патологии, то везем туда, — на ходу проговорил врач, запрыгивая в скорую. 

Я двинулся к своей машине, когда вспомнил про Марину. Да твою ж… Сразу стало не по себе, лучше бы я вчера молчал. 

Вернулся квартиру, там были лишь бабулька с ребенком. Ее имя совершенно вылетело у меня из головы, хотя брюнетка к ней как-то обращалась.

— А где? — махнул головой в сторону выхода.

— Я тут, я готова, — закричала девушка, оббегая меня по кругу и забирая у бабули Маришу.

— К чему? 

— Ехать в больницу. Я надеюсь, что у вас хватило ума узнать, куда ее повезут, — затараторила она, прижимая к груди Маришу. Ребёнок явно был с ней знаком. Вон как к ней тянулся, но все равно для меня это смотрелось противоестественно. Я уже привык видеть Марину на руках у Олеси.

Черт, да о чем я вообще думал?

— Так, стоп, — выставил ладонь вперед, заставляя ее замолчать, — ты вообще кто? — невежливо, но и мне сейчас не до условностей.

— Карина, — сказала она с таким гонором в голосе, словно назвалась Мадонной и я просто не имел права ее не знать.

— И? Давай, девочка, не задерживай меня.

—Да вы!.. Вы, олигарх недоделанный! Это вы довели ее! — закричала брюнетка, раздражая меня окончательно.

— Кариночка, да что происходит? Кто это вообще такой?

— Муж, — холодно ответил и, встретившись с удивленными карими глазами, добавил: — Будущий муж, поэтому…

— Крестная, я крестная мама морковочки и лучшая подруга Леси, поэтому давайте просто поедем, — спокойно ответила девушка, словно из нее выкачали весь воздух. Ее запал пропал, так же как и воинственный настрой.

Я кивнул, обдумывая, как лучше поступить. Не хотелось оставлять племянницу с незнакомым чужим человеком, но все же ключи от квартиры тоже что-то да значили. 

— Отлично, тогда ты останешься с Мариной, и не дай бог с ребенком что-то случится. Поняла?

— Да чего вы вообще мне угрожаете? — Карина отступила на шаг, а бабулечка ахнула и схватилась за грудь, что-то причитая.

— Я не угрожаю, а предупреждаю. Ехать никуда не надо. Не потащим же мы Марину в больницу. 

Девушка нехотя качнула головой. 

— Продиктуй мне свой номер. — Вбил цифры девушки и повернулся к бабулечке. — И вы тоже, на всякий случай. 

— Валентина Викторовна, — представилась бабушка после того, как продиктовала и свой номер, а я подписал его просто Баба Валя и, бросив на мгновение взгляд на ребёнка, развернулся и побежал на выход. И так задержался, но оставлять ребенка с незнакомыми было тревожно. 

На выходе из подъезда врезался в Салимова, за ним шли еще два спеца.

— Все, отбой, — отмахнул я своему безопаснику. — Хотя… Слушай, Алексей, а ты как вообще с детьми?

— Сын и дочь и трое внуков, — натянуто улыбнувшись, ответил он. 

— Прекрасно, тогда отпускай своих парней — и без вас обошлись, — а сам иди в квартиру и пригляди за ребенком и девушкой Кариной. Заодно и узнай про нее, что сможешь. Все, я уехал.

— Глеб Александрович, — окликнул он меня, — я ничего не… 

— Считай, что девочка моя дочь, — произнес отрывисто и уже намного тише добавил: — Такая с тебя и ответственность.

До больницы я добрался достаточно быстро, но меня не пустили никуда дальше приемного покоя. Информации не было. Елизавета Максимовна не брала трубку, я был готов уже кого-нибудь разорвать, когда врач все же позвонила мне, а узнав, что я здесь, спустилась в приемное отделение.

— Пойдемте со мной, — спокойно произнесла она и, неодобрительно глянув на мою обувь, достала из кармана халата голубые бахилы. — Вот, наденьте хотя бы их. Халат я вам в кабинете дам, не стоит задерживаться и покупать, хотя вы, пока ожидали, могли и сами купить халат да бахилы, — поучительно произнесла она и стукнула в дверь с окошком, куда, по всей видимости, обычно носили передачки.

Меня без вопросов вместе с ней пропустили. Женщина не начинала разговор, видимо хотела провести его в кабинете, и меня это не на шутку испугало.

— Что с Лесей? — все же сорвался, сам себе поразившись, что спросил в первую очередь о ней, тут же запоздало добавил: — И ребенком?

— С ребенком все хорошо, на нем это никак не отразилось. Олеся Игоревна тоже уже пришла в сознание, не переживайте, — тут же поспешила она меня успокоить, — У нее сильное сотрясение, и удивительно, что это никак не отразилось на беременности, по крайней мере пока. — Женщина вздохнула и подошла к лифту. — Пойдемте. — Она махнула мне ладонью после того, как створки разъехались, — У нее было очень низкое давление, даже сейчас мы его с трудом привели в норму. Скорее всего, из-за этого и произошло падение. Так вот, — шумно вздохнула, — Олеся Игоревна пришла в себя, но есть одно но… 

Женщина сглотнула и на мгновение отвела взгляд.

— Что вы тянете? — не сдержался я и поторопил врача, потому что додумывать самому — себе дороже.

— У нее третья степень сотрясения, самая тяжелая. Конечно, — Елизавета Максимовна громче произнесла последнее слово, не давая мне ее перебить, — могло бы быть и хуже, но и сейчас мы имеем плохую картину. При сотрясении изменения носят обратимый характер, однако в особо тяжелых случаях и при отсутствии надлежащего лечения они ведут к негативным последствиям и вызывают тяжелые патологии.

— Так лечите ее, в чем проблема? — я старался как мог перевести ее речь в своей голове на обычный русский. 

Лифт огласил нас звуковым сигналом об остановке, створки разъехались, и женщина, выйдя в коридор, с кем-то поздоровалась и опять вернула свое внимание ко мне.

— В этом и проблема. Она беременна, поэтому ей практически никакие медикаменты, направленные на этот профиль лечения, принимать нельзя. 

— Сейчас она как?  — До меня, словно через толстую стену, начал доходить смысл, я пытался припомнить, какие бывают последствия у черепно-мозговых. Зрение, слух, память… — Только не говорите, что она потеряла память, — начал я с самого абсурдного.

— Нет-нет, — женщина мотнула головой и, подойдя к одной из дверей, толкнула ее, — проходите, вот вам халат. — Она открыла шкаф и выудила из него тонкий синий халат, я бы такой назвал одноразовым. — Частично, конечно, у нее случился провал, — спокойно произнесла она и села за стол.

— Что значит частично?

— Это обычное явление, — отмахнулась она от меня, — она не помнит, как ударилась и как вообще оказалась в туалете. Это не то, на чем стоит сейчас заострять внимание, потому что по длительной потере сознания и так понятно, что сотрясение тяжелое. В данный момент ее состояние мы не можем охарактеризовать как угрозу жизни матери, а потому даже с МРТ стоит подождать хотя бы пару недель. Восемнадцать — слишком рано, хотя бы двадцать. Еще ей нужен хороший невропатолог. Действительно хороший, — серьезно произнесла она. — Если вы не хотите, чтобы отсутствие должного лечения привело к посттравматической энцефалопатии или чему похуже, то нужно как-то это решать. Здесь же роддом, и таким лечением мы заниматься не будем, но и выписывать ее тоже не планируем. Сами понимаете, ее нынешнее состояние очень опасно, ей нельзя оставаться без присмотра. Пока, конечно, прошло слишком мало времени, но у нее уже все прилагающиеся симптомы: и тошнота, и потеря ориентации, и чувствительность к яркому свету. А у Олеси Игоревны же маленький ребенок. Она не в состоянии сейчас за ним присматривать, хотя первый же ее вопрос, как она очнулась, был о дочери.