В подъезде мы поднимались в полной тишине, то ли не желая разбудить Маришу, то ли опасаясь вступать в диалог, с чем у нас явно не складывалось. Я открыла дверь и, придержав ее, пропустила Глеба с дочерью вперед. Мужчина пошел в сторону комнаты, когда я все же не выдержала и шепотом попросила его разуться. Он кивнул и молча, наступая себе на пятки, скинул обувь.

Мариша настолько крепко уснула, что не проснулась даже тогда, когда я вытаскивала ее из люльки.

— Она так и будет до утра спать? — зашептал Глеб у моего уха, когда я начала аккуратно снимать бодик с дочери.

— До утра, не просыпаясь, она почти никогда не спит, — так же шепотом ответила я ему. — А вот на ночь, вполне возможно, и уснет. — Пожала плечами и шепнула дочери: — Сегодня без купания, сладкая.

Я тихонечко поменяла ей памперс и одела в чистый бодик, положила Маришу в кроватку, доча лишь причмокнула губками, повернулась на бочок и уснула. Я настолько увлеклась процессом, что забыла о Глебе, который, оказывается, все это время за мной наблюдал. Обернулась и вздрогнула от неожиданности, прижав к груди тяжелый и полный подгузник, который собиралась выкинуть.

— Ты забыла, что я здесь? — улыбнулся он краешком губ и, глянув на Марину, добавил: — Вот это сон. Завидую.

— Сплюнь, — шикнула на него и пошла в кухню.

Быстро выкинула памперс, помыла руки, поставила чайник и достала из холодильника кастрюлю с супом.

— Будешь? — спросила, не оборачиваясь, пока накладывала себе в тарелку грибной суп.

Глеб долго не отвечал, и я все же обернулась, чтобы проверить, не показалось ли мне, что он следом зашел на кухню. Мужчина действительно был здесь, стоял и как-то озадаченно на меня смотрел.

— Что? — устало спросила его.

— Я даже не подумал завезти вас куда-то поесть. Вы уснули и… — Он развел руками и засунул ладони в передние карманы, выглядя при этом достаточно комично. — Я бы поел, если честно.

Я кивнула и зачем-то добавила, словно меня за язык тянули:

— У меня, конечно, тут не ресторанная еда высшего уровня, обычный суп… Так что… — Мило улыбнулась и быстро отвернулась, чтобы он не успел заметить, как я начала тут же беззвучно хихикать. Наверное, только сейчас до меня дошло. Что это не я должна чувствовать себя неуютно оттого, что на моей кухне оказался миллионер или кто он там… миллиардер. Это ему должно быть неловко. 

Разогрела суп и поставила тарелку прямо перед мужчиной, он не стал воротить нос или что-то обсуждать, просто молча, быстро и с явным аппетитом съел суп. Как самый настоящий и обычный мужчина. Дедушка точно так же всегда ел, не тратя время за разговорами, и только под кружку чая с конфетами начинал задавать мне вопросы о проведенном дне в школе. Вспомнив о дедушке с бабушкой, я невольно заулыбалась, а на душе потеплело.

— Спасибо, очень вкусно. 

Я кивнула, слегка смутившись, когда он решил загнать меня в краску еще сильнее.

— Повкуснее, чем в некоторых ресторанах, — бросил он мне ответку, растянув губы в лукавой улыбке.

— Чай… — В горле пересохло от его взгляда. Что же у тебя на уме, а, Глеб? — Будешь?

— Нет, спасибо, Леся, — Вавилов улыбнулся еще шире, — мне, наверное, уже пора. А ты бы ложилась спать пораньше, вместе с дочерью. И… — Он на мгновение отвел взгляд, потер переносицу и опять посмотрел на меня, на этот раз очень серьезно, словно опять что-то решая. Что-то безумно важное и серьезное. — Не хотелось бы портить тебе настроение на ночь глядя и опять возвращаться к этой теме. Потому что я уже вижу, что это практически бесполезно. — Я крепче сжала ложку и невесомо опустила ее на стол, хотя захотелось стукнуть ей о столешницу так, чтобы от звука у этого невозможного мужчины искры из глаз посыпались. — Подумай вот о чем. Просто подумай. Даже если сейчас все хорошо, будем надеяться, что так и будет, — он кивнул и тут же продолжил, не давая мне и слова вставить, — но вдруг угроза или малейшее нарушение? Ты попадешь в больницу. И в таком случае даже не надейся, что я пойду на уступки. Будешь лежать на сохранении и никуда не денешься. А теперь вернемся к тому, что у тебя уже есть Мариша, — он впервые назвал ее ласкательно, и у меня в груди что-то болезненно сжалось. Опять он давил на самое важное. — И куда денется твоя дочь? Ты об этом не думала?

— Зачем думать о том, чего не будет? — тихо, но уверенно отозвалась я, на самом деле скрывая внутреннюю дрожь.

— Правильно, лучше засунуть голову в песок. Так вот, если тебя положат на сохранение, ребенка тебе с собой взять не разрешат. А следовательно, мы приходим к тому, что за Мариной фактически некому смотреть. Ну не Артему же?

— Не смеши…

— Вот и я так же думаю. Потому прошу: просто береги себя, ведь кроме тебя у Мариши никого нет. — Глеб кивнул и поднялся. — Спасибо, было очень вкусно, — зачем-то повторил он, — спокойной вам ночи, и подумай, Олесь. Подумай, об этих словах и о моем предложении. Я завтра ближе к вечеру заеду. 

Вавилов покинул мою кухню, а я не пошла его провожать, лишь закрыла лицо ладонями и, чтобы не расплакаться, решила прислушаться к одному из его советов и пошла спать. 

Завтра. Я обо всем подумаю завтра. И брошки вышью тоже завтра.

Глава 19

Выйдя из квартиры Олеси, я быстро сбежал по ступенькам, перескакивая через одну, и практически вылетел на улицу. 

Было не по себе. 

Странное муторное чувство, давящее где-то за грудиной, у которого не было определения и названия. Мое общение с женским полом всегда складывалось легко и просто, я знал, чего хотел от конкретной девушки, так же как и знал о том, чего от меня хотели те или иные девушки. Сейчас же я не то чтобы не понимал Олесю — я не понимал самого себя. 

Одно дело — решить для себя, что из нас могла бы получиться крепкая семья. И совершенно другое — пялиться, как малолетний пацан, на ее полную грудь. Когда на ее футболке появились мокрые пятна молока, я почувствовал себя малолеткой со спермотоксикозом. Правда, когда Олеся позже переоделась в мою одежду, сняв с себя даже лифчик, вот тогда мне действительно стало не по себе. У нее в квартире я переменно только и думал о том, как вправить ей мозги, и о том, как не залипать на ее грудь. Это было тяжело. Очень.

Нехотя дошел до машины, словно специально замедляя шаг, а когда сел за руль, еще какое-то время бездумно смотрел в окно на двор, по которому бегали дети постарше, гоняя футбольный мяч.

Мне не хотелось уезжать, и объяснений этому не было, лишь странная тревога. Хотя врач, которому я позвонил, когда пошел за сменной одеждой для Олеси, меня убедила, что бросить грудное вскармливание действительно лишь рекомендация, для которой у Леси нет показаний, но все же… Все же желание врача лишний раз перестраховаться было понятно.

Я растер лицо, сложил руки на руль и уткнулся в них лбом, мысли путались и метались с одного на другое, и это мне жутко не нравилось. Не было последовательности в действиях, я психовал из-за того, что был не в состоянии повлиять на женщину, носившую под сердцем моего ребенка. Да, я давил на нее, предлагая совместное будущее, но не мог позволить себе перейти грань. Грань, которую я и видел-то с трудом. Я словно по минному полю ходил с закрытыми глазами и вытянутыми руками, не знал, где, как и с какой силой рванет. Но в том, что рванет, я был просто уверен. 

Деловое чутье, хватка, которые меня почти никогда не подводили, и сейчас я знал, что будет нелегко.

Домой не захотел, решил поехать в офис и разобрать сегодняшние дела, которые отложил еще с самого утра. Так и просидел за бумагами до ночи и в итоге заночевал у себя в кабинете, вырубившись на диване и даже не добравшись до смежного помещения, где для таких случаев была удобная кровать и душ. Разбудила меня вибрация телефона, зажатого в ладони. Видимо, я так и проспал с ним всю ночь. 

С трудом, кряхтя и матерясь себе под нос, я сел и спустил ноги на пол. Даже не разулся. Отстраненно глянул на свою обувь и покрутил шеей. Что-то хрустнуло и, по всей видимости, встало на место.